Значение слова любовь

любовь, любви, твор. любовью, жен.

1. только ед. Чувство привязанности, основанное на общности интересов, идеалов, на готовности отдать свои силы общему делу. Любовь к родине.

| Такое же чувство, основанное на взаимном расположении, симпатии, близости. Братская любовь. Любовь к людям.

|Такое же чувство, основанное на инстинкте. Материнская любовь.

2. только ед. Такое же чувство, основанное на половом влечении; отношения двух лиц, взаимно связанных этим чувством. Несчастная любовь. Счастливая любовь. Неразделенная любовь. Платоническая любовь. (см. платонический). Чувственная любовь. Пылать любовью. Страдать от любви.

3. перен. Человек, внушающий это чувство (разг.). Она была моей первой любовью.

4. только ед. Склонность, расположения или влечение к чему-нибудь. Любовь к искусству. Любовь к работе.

ж Дословный перевод греческого имени Агапэ.

30 (17) сентября – мученица Любовь.

Древнерусское – любы.

Слово образовано из общеславянского ljub и имеет тот же корень, что и глагол «любить».

Значение слова: «сильное влечение к кому-либо или чему-либо».

Родственными являются:

Украинское – любов.

Болгарское – любов.

Сербохорватское – льубав.

Производные: любимый, возлюбленный, любовник, любовный.

☼ интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и постольку «непредсказуемое» выражение глубин личности; ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. Важность и сложность явления Л. определяются тем, что в нем, как в фокусе, пересеклись противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого. С одной стороны, половая или родительская Л. включает в себя здоровые биологические инстинкты, общие у человека с животными, и немыслима без них. С другой стороны, Л. к идее может представлять собой интеллектуальный восторг, возможный только на определенных уровнях культуры. Но как ни различны между собой по своему психологическому материалу Л., которой мать любит своего новорожденного младенца, Л., которой влюбленный любит свою возлюбленную, и Л., которой гражданин любит свою родину, все это есть Л., отличающаяся от всего, что только «похоже» на нее - от эгоистического «влечения», или «предпочтения», или «интереса». «Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом я и, однако, в этом же исчезновении и забвении впервые обрести самого себя и обладать самим собою» (Гегель, Соч., т. 13, М., 1940, с. 107).

Разработанная терминология различных типов Л. существовала в древнегреческом языке. «Эрос» - это стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюбленность, направленная на плотское или духовное, но всегда смотрящая на свой предмет «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения. «Филиа» — это Л.-дружба, Л.-приязнь индивида к индивиду, обусловленная социальными связями и личным выбором. «Сторгэ» — это Л.-нежность, особенно семейная, «аганэ» — жертвенная и снисходящая Л. «к ближнему».

Осмысление Л. в мифе и древнейших системах философии берет Л. как «эрос», видя в ней космическую силу, подобную силе тяготения. Бог Эрос упомянут в мифологическом эпосе Гесиода как один из породителей и устроителей мироздания, родившийся сразу после Хаоса и Матери-Земли; еще более почетная роль отводится ему в космогонии орфиков. Для Эмпедокла вся история космоса — это противоборство Л. («филиа») как конструктивного начала и ненависти как начала диссоциации. Это мифологически-философское учение о Л. как строящей, сплачивающей, движущей и соразмеряющей энергии мироздания характерно для греческой мысли в целом с ее гилозоизмом. Даже Аристотель видит в движении небесных сфер проявление некоей вселенской Л. к духовному принципу движения — неподвижному перводвигателю (что было теологически переосмыслено в средневековой философии и отразилось в заключительном стихе «Божественной комедии» Дайте: «Любовь, что движет солнце и светила»). Продолжая эту же линию, Посидоний разработал учение о всемирной «симпатии» вещей и природных сил, необычайно популярное в последние века античности, а позднее привлекавшее многих мыслителей и поэтов Ренессанса и Нового времени (вплоть до И. В. Гёте).

Другая линия античной философии Л. начинается с Платона, истолковавшего в диалоге «Пир» чувственную влюбленность и эстетический восторг перед прекрасным телом как низшие ступени лестницы духовного восхождения, ведущего к идеальной Л., предмет которой — абсолютное Благо и абсолютная Красота (отсюда упрощенное житейское выражение «платоническая Л.»). Доктрина Платона, платоников и неоплатоников об «эротическом» пути к Абсолюту типологически сопоставима с индийской мистической доктриной о «бхакти» — экстатической Л., представляющей собой один из 4 возможных путей просветления. Но как в индийской традиции трансцендентные восторги «бхакти» стоят рядом с рассудочным и прагматичным гедонизмом «Камасутры» — необычного «учебника» любовных наслаждений, пытающегося дотошно систематизировать и «рационализировать» отношения мужчины и женщины, - так и в культуре Древней Греции между плотским «эросом» и абстрактно-духовным «эросом» оставалось мало места для «души», для Л. к конкретному, живому, страдающему человеку, нуждающемуся в помощи, сострадании, уважении. Эллинская любовная лирика, достигшая необычайной тонкости в пластических описаниях, как и в эгоцентрической фиксации аффектов влюбленности, бессильна понять Л. между мужчиной и женщиной как противостояние, спор или гармонию двух личностей. Женщина, отказывающаяся быть простым орудием мужчины в семье или его игрушкой вне семьи, может выступить лишь как персонаж трагедии, наделенный чертами преступницы (Клитемнестра у Эсхила) или иноземки-ведьмы (Медея у Еврипида). С этим коренным пренебрежением к духовному миру женщины связано характерное для античной Греции принципиальное предпочтение гомосексуальной Л., принимавшей самые различные формы (воинское товарищество, взаимоотношения духовного наставника и ученика и т. д.). По известному замечанию Ф. Энгельса, «...для классического поэта древности, воспевавшего любовь, старого Анакреонта, половая любовь в нашем смысле была настолько безразлична, что для него безразличен был даже пол любимого существа». В этом отношении с Анакреонтом вполне солидарен Платон. Шаг вперед делает римская любовная поэзия (Катулл, Тибулл, Про-перций, эпизод Дидоны в «Энеиде» Вергилия), которая открыла в любимой женщине автономную личность, то пугающую своим загадочным своеволием, то вызывающую наряду с влюбленностью нежность и сострадание. Иронически задуманная попытка Овидия создать систематическую и кодифицированную «теорию» Л. оказалась началом традиции, пережившей расцвет в средние века, — эпоху схоластики и казуистики.

Христианство усмотрело в Л. как сущность своего Бога (Который, в отличие от богов античной религии, не только любим, но и Сам любит всех), так и главную заповедь человеку. Но это была совсем особая Л. («агаиэ»), не похожая ни на чувственный «эрос», ни на дружбу по выбору («филиа»), ни на патриотическую солидарность граждан. Речь шла о жертвенной, «все покрывающей» и безмотивной Л. к «ближнему» — не к «близкому» по роду или по личной склонности, не к «своему», но к тому, кто случайно окажется близко, и в особенности к врагу и обидчику. Предполагалось, что именно такая Л. сможет побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем как бы отменить их. Но если по отношению к людям предписана снисходящая «аганэ», то по отношению к Богу христианская мистика вслед за языческой решается говорить о восторженном «эросе» (такое словоупотребление особенно характерно для Псевдо-Дионисия Ареопагита и для всей созданной им традиции).

Как христианская «агапэ», так и христианский «эрос» имели аскетический характер. Для внеаскетических сфер жизни в позднее средневековье была разработана «куртуазная» теория Л. между мужчиной и женщиной феодальной среды: такая Л. находит себе место исключительно вне брака (как реальная связь или обожание издали), но подчиняется собственным законам учтивости, тонкости и благородства. Этот специфический культ дамы прошел через поэзию трубадуров и миннезингеров, найдя отклик в образах Беатриче у Данте и Лауры у Петрарки. Петрарка изъял традицию одухотворения Л. из сферы феодального быта, передав ее образованным городским кругам и соединив ее с веяниями Возрождения. «Петраркизм» в Л. и любовной поэзии распространяется в Западной Европе, вульгаризуясь до поверхностной моды на идеализированное чувство. Ренессанс проявляет интенсивный интерес к платоновской теории «эроса», восходящего от эстетики чувственного к эстетике духовного («Диалоги о Л.» Леоне Эбрео, 1501-02). Спиноза радикально переосмыслил схоластическое понятие «интеллектуальной Л. к Богу», выведя его из контекста традиционных представлений о личном Боге как субъекте, а не только объекте Л.: это центральное понятие «Этики» Спинозы означает восторг мысли перед глубинами мирового бытия, не ожидающий для себя никакой ответной Л. из этих глубин. Философия энциклопедистов XVIII в., полемизируя против аскетизма, подчеркивала радостную естественность чувства Л. и сопряженный с ним «правильно понятый интерес» индивида (в духе концепции «разумного эгоизма»). Недооценивая присущие Л. возможности трагического самоотвержения, она часто смешивала Л. со «склонностью» и «благожелательностью», а счастье с гедонистическим самоудовлетворением. Коррективы были внесены идущим от Ж. Ж. Руссо движением сентиментализма и «Бури и натиска», подготавливавшим романтизм; благодаря этому движению накануне и в эпоху Великой Французской революции Л. была понята как порыв, разрушающий рамки сословных преград и социальных условностей, воссоединяющий в стихийном единстве «то, что строго разделил обычай» (Ф. Шиллер).

Представители немецкого романтизма (Новалис, Ф. Шлегель, Ф. Баадер) и немецкого классического идеализма (И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг, молодой Гегель), возрождая платоновскую философию «эроса», толковали Л. как метафизический принцип единства, снимающий полагаемую рассудком расколотость на субъект и объект. С этой гносеологизацией проблемы Л. у романтиков соседствует вникание в «темную», «ночную», иррациональную психологию Л., порой предвосхищающее психоанализ, и подчеркнуто глубокомысленное, философски разработанное возвеличивание чувственной стихии (напр., в «Люцинде» Ф. Шлегеля). Так романтический идеал Л. колеблется между экзальтацией и аморализмом, сливая то и другое воедино; немецкая романтика и общеевропейский «байронизм» предпринимают реабилитацию легендарного Дон Жуана как носителя тоскующей Л. к невоплощенному совершенству, во имя этой Л. разрешившего себе систематическую бесчеловечность к «несовершенным» возлюбленным. Эта сторона идеала романтиков была к концу XIX в. доведена до логического предела в доктрине Ф. Ницше о «Л. к дальнему» (в противоположность «Л. к ближнему»): здесь на место конкретной Л. к человеку, который есть, ставится внутренне пустая Л. к сверхчеловеку, которого нет. Важнейшая линия осмысления Л. на протяжении XIX в. связана с противопоставлением ее «рациональному» буржуазному делячеству. В предельно обобщенном (и отвлеченном) принципе Л. для Л. Фейербаха лежит родовая сущность человека, подвергающаяся отчуждению и извращению во всех религиях мира. Некоторые мыслители и поэты готовы искать «тепло», недостающее «холодному» и «бесполому», лицемерно-расчетливому миру коммерсантов, в чувственной Л. (мотив «реабилитации плоти», нашедший отголоски в движении Анфантена, у Г. Гейне и «Молодой Германии», в творчестве Вагнера и т. п.) Другие, как Ч. Диккенс и Ф. М. Достоевский, противопоставляют эгоизму принципиальной бесчеловечности Л. как жалость и совесть, Л.-самопожертвование, которая «не ищет своего». Одновременно с этим в пессимистической философии XIX в. ставится задача «разоблачить» Л., что было спровоцировано экзальтацией романтиков и подготовлено их собственным «разоблачительством». Для А. Шопенгауэра Л. между полами есть иллюзия, при помощи которой иррациональная мировая воля заставляет обманутых индивидов быть слепыми орудиями продолжения рода. На рубеже XIX-XX вв. 3. Фрейд предпринял систематическое перевертывание платоновской доктрины Л. Как и Платон в «Пире», Фрейд постулирует принципиальное единство истока, соединяющего проявления половой страсти с явлениями духовной жизни; но если для Платона одухотворение «эроса» означало его приход к собственной сущности и цели, то для Фрейда это лишь обман, подлежащее развенчанию переряживание «подавляемого» полового влечения («либидо»). Единственно реальным аспектом Л. (притом всякой, не только половой Л.) объявлен биологический, к нему и предлагается сводить без остатка все богатство проявлений Л. и творчества. После Фрейда западноевропейский идеализм предпринимает ряд попыток восстановить понимание Л. как пути к глубинной истине и одновременно самой этой истины. В «философии жизни» Л. выступает в качестве одного из синонимов самой «жизни», начала творческой свободы и динамики (так у А. Бергсона понятие «порыва Л.» непосредственно соотнесено с ключевым понятием «жизненного порыва»). Поскольку, однако, Л. не сводится к своим стихийным аспектам и не может быть лишена личностного характера, метафизика Л. являлась для многих одним из способов перейти от «философии жизни» к персонализму и экзистенциализму. В этом отношении показательна фигура М. Шелера, видевшего в Л. акт «прочувствования ценности», благодаря которому личность входит в духовное пространство свободы, характеризующей ценностный мир, и впервые по-настоящему становится личностью. Л. есть для Шелера не только единственный модус отношения к «ценностям», но единственный способ познания «ценностей». Мотив абсолютной свободы Л. в смысле ее недетерминированности подхватывается экзистенциалистами. Представители религиозного экзистенциализма (М. Бубер, Г. Марсель) говорят о Л. как спонтанном прорыве из мира «оно» в мир «ты», от безличного «иметь» к личностному «быть». Вся эта философия Л. развертывается на фоне острой и достаточно безнадежной критики «отчужденного», безличного и безлюбого мира капиталистической цивилизации, стоящего под знаком «иметь».

Протест против этого «холодного» мира во имя какого-то «тепла», хотя бы и «звериного», часто облекается на Западе в противоречивую форму т. н. сексуальной революции. Постоянно соседствуя с антиконформистскими, антивоенными и антирасистскими настроениями, она, однако, сама есть выражение отчуждения и стимулирующий фактор легального коммерческого эротизма.

Сергей Аверинцев.

София-Логос. Словарь

Любви все возрасты покорны - полюбить можно в любом возрасте

высшее чувство, проявляющееся в глубокой эмоциональной привязанности личности к другому лицу или персонализированному объекту. Л. как интимное глубокое чувство может быть устремлена на другую личность, человеческую общность или идею (Л. к детям, родителям, Родине, жизни и т.п.). Самая яркая форма Л. - индивидуальная половая Л.

Л. самозаконна, свободна. Отсюда проистекает её трагичность, порождённая конфликтом "абсолютности" господствующих нравственных требований и их относительность в рамках Л.

Познание Л. в истории культуры (Платон, Августин, Л. Фейербах, Гегель, Ш. Фурье и др.) осуществлялось не только как проникновение в её сущность и обоснование открываемой в ней ценности реального человека, но и как возведение в ранг абсолютной ценности самой Л. В христианстве Л. рассматривается как новый божественный завет, принцип, превосходящий все остальные особенности человека. Л. - свободное проявление человеческой сущности, она не может быть предписана или принудительно преодолена. В Л. проявляется стремление человека к целостности и обретению мира во всём его богатстве.

Психология и другие науки о человеке рассматривают Л. аналитически, выделяя отдельные элементы любовных чувств. Слово "Л." обозначает при этом два разных, хотя и взаимосвязанных явления: переживаемое субъектом аффективное состояние (чувство, влечение) и основанное на нём межличностное отношение. Человеческая Л. - не столько биологический, сколько социокультурный феномен, результат исторического развития человека.

Уже у животных выбор сексуального партнёра предполагает определённые индивидуальные предпочтения. У человека это дополняется системой социальных запретов и предписаний, которые ставят отношения между полами в зависимость от ряда этических и эстетических критериев. Любое философское или житейское определение Л. предполагает специфическое противопоставление её другим чувствам и отношениям.

Оппозиция "любовь - вожделение" описывает взаимосвязь духовного и чувственно-телесного начал; оппозиция "любовь - увлечение" противопоставляет глубокое и длительное чувство поверхностному и кратковременному и т.п. Фактически же отличить Л. от увлечения можно лишь в результате проверки временем.

Современная социальная психология (Д. Ли) различает несколько разных стилей или "цветов" Л.: эрос - бурная, исключительная Л.-страсть; людус - гедонистическая Л.-игра; сторге - спокойная, надёжная Л.-дружба; прагма - рассудочная, поддающаяся сознательному самоконтролю Л. по расчёту; мания - иррациональная Л.-одержимость, полная зависимость от объекта влечения; агапе - бескорыстная Л.-самоотдача. Эти модели могут совмещаться в одном лице, будучи направлены на разных партнёров.

Для педагогики наибольшее практическое значение имеют возрастные параметры Л. Хотя сексуальная жизнь человека и его любовные переживания (возраст первых увлечений, их сила и эротическая окрашенность, степень влюбчивости и т.д.) имеют свои психофизиологические основы, они в гораздо большей степени зависят от коммуникативных свойств личности. Сама потребность в Л. у разных людей неоднозначна как по силе, так и по содержанию. Одни ищут в любимом своё подобие, другие - дополнение. Взаимные ожидания и роли партнёров существенно меняются с возрастом и на разных стадиях взаимоотношений.

Первые детские влюблённости, наблюдающиеся уже у дошкольников, обычно лишены эротической окраски и не знают половозрастных ограничений. По мере полового созревания и под влиянием окружающей среды практически все межличностные отношения и привязанности детей эротизируются, резко активизируется интерес к представителям противоположного пола. Юношеская мечта о Л. выражает прежде всего потребность в душевной близости, понимании, эмоциональном тепле; сексуальные мотивы в ней почти не выражены.

У подростков и юношей иногда возникает Л. или сексуальное влечение к лицам собственного пола. У родителей и учителей это обычно вызывает панику и гнев, что крайне осложняет и без того мучительные переживания таких подростков. К этому явлению нужно относиться спокойно и с пониманием. У большинства подростков такие увлечения с возрастом проходят. Для тех же, у кого они остаются навсегда, - это зачастую единственно возможный вид Л. Преследовать её жестоко и бесполезно. В этом случае родителям необходимо понять и поддержать своих детей.

В юности Л. усложняется, приобретает взрослый характер и нередко перерастает в интимную близость. Возможность ранних половых связей, беременности, заражения венерическими заболеваниями и т.д. вызывают озабоченность учителей и родителей и враждебно-настороженное отношение к юношеской Л. Такое отношение часто приводит к противоположным результатам. Юношеские чувства требуют бережного и тактичного отношения. Необходимы подлинно нравственное воспитание и подготовка школьников к браку, включающие в качестве необходимого элемента сексуальное научное просвещение. Нужно апеллировать не к сомнительным доводам ("смотри, не повреди своему здоровью!"), а к взрослому чувству моральной и социальной ответственности, помогая юноше взвешивать серьёзность собственных чувств и меру своей социальной зрелости, трудности раннего материнства, специфические проблемы ранних браков.

(Бим-Бад Б.М. Педагогический энциклопедический словарь. — М., 2002. С. 135-136)

См. также Половое воспитание, Половое просвещение

в риторике: риторическая эмоция, лежащая в основе всех остальных; существуют три вида Л.: эрос, филия и агапе.

(1 Кор 13, Мф 22:36-40). Девять заповедей Господних были разделены на две скрижали, так как в заповедях заключаются два вида любви, то есть, любовь к Богу и любовь к ближнему, и, посему, предписывается два рода должностей. Когда один из фарисеев, законник, искушая Господа, спросил Его: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Ближними нашими должно почитать всех, потому что все — созданья единого Бога и произошли от одного человека. Но те, которые одной веры с нами, должны быть особенно близки нам, как дети одного Отца небесного по вере Иисуса Христа. Любовь к себе самому свойственна всякому по закону естественному: «ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее». Но любить себя должно только для Бога, и, частью, для ближних; любить ближних должно для Бога; а любить Бога должно для Него самого, и больше всего. Любовь к себе должно приносить в жертву любви к ближним; а любовь к себе и ближним должно приносить в жертву любви к Богу. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих», — сказал Господь (Ин 15:13). Он же в напутственном наставлении на проповедь Евангелия двенадцати ученикам Своим между прочим сказал: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф 10:37). Любовь — это основа Нового (то есть высшего и окончательного) Завета, заключенного Богом с людьми в Сыне Своем, нашем Господе и Спасителе Иисусе Христе, отдавшем за нас Свою жизнь (Ин 15:13). В Моисеевом законе, как и во многих иных религиях, главным считается делание добра, исполнение заповедей. Но дух Нового Завета качественно иной — любовь, которая выше закона (Гал 5:22-23). Хотя закон и пророки утверждаются на заповедях, основанных на любви к Богу и ближнему (Мф 22:36-40), совершенная любовь совершенным образом открылась лишь в Иисусе Христе (Ин 3.16; 1 Ин 4.9-10; Рим 5.8). Бог и любовь тождественны (1 Ин 4.8,16; 1 Кор 13.13). И те, кто Божии, пребывают в этой святой любви (1 Ин 4:7,11-12). Для обозначения любви в греческом языке есть три слова: эрос (чувственная любовь), филия (любительство, как например, в слове философия — любовь к мудрости) и агапе (высшая, духовная любовь). Хотя в русском языке для обозначения любви есть только одно слово, очевидно, есть те же три ее разновидности. Но первые две ничтожны в сравнении с последней, ибо первые две — человеческие, и только последняя — Божественная.

ненависть

нелюбовь

см. Вера, Надежда, Любовь и мать их София.

♦ "Я не завидую, что его любили, я завидую, что он умел уклоняться", — сказал С. А.

♦ "Искал безответной любви, потому что чувствовал, что неспособен к ответной". — "Я люблю вас больше, чем это хорошо для меня, но меньше, чем это хорошо для вас" (с английского, откуда?). — Адамович, Од. и св. 419, цитирует (и тоже не помнит откуда): "Я тебя люблю, но это не твое дело".

♦ Волошин называл матросские бордели: "любилища" (НЛО, 12, 352).

♦ Был кинофильм "Осенний марафон", при выходе из кино я расслышал женский разговор: "Не люблю таких мужчин". В печати после некоторого колебания общий тон рецензий был: "Партия и правительство не любят таких мужчин".

♦ Кого любишь, того и ярмо несешь, — вавилонская поговорка (Ламберт 230).

♦ "Чего ей нужно? у нее - все, чего она хотела в жизни, кроме счастья. Чего мне нужно? у меня - тоже".

Из разговора

♦ Из записей Крученых о Маяковском. (Олеша:) — Не обижайте НН. Его надо любить. (ВМ:) — Надо, но не хочется.

♦ Солдат после Аппоматокса сказал: "Будь я проклят, если полюблю еще какую-нибудь страну".

♦ Нельзя возлюбить другого, как себя, но можно невзлюбить себя, как другого.

♦ Я разбирал перед американскими аспирантами "Антония" Брюсова: "страсть" — понятие родовое, "любовь" — видовое, происходит семантическое сужение итд. Меня переспросили, не наоборот ли. Я удивился. Потом мне объяснили: для них love общий случай приятного занятия love-making, a passion — это досадное отягчающее частное обстоятельство, от которого нужно как можно скорее избавиться.

♦ "Любовь — это не тогда, когда люди смотрят друг на друга, а когда они смотрят на одно и то же" ("в телевизор", добавляют циники). Может быть, мне оттого легче говорить с людьми, что я смотрю не на них, а на их предметы; и оттого тяжелее, что эти предметы мне безразличны.

♦ Ключевский называл Бартенева посмертным любовником Екатерины II (ГМ, 1926, 3, 180).

♦ Люблю старшего племянника за то, что умен, а младшего за то, что глуп (Вяз. в ЛП, 24).

♦ "Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломен". — Платон, "Федр", 240d. — Любовь — это когда мучишь ближнего не случайно, а сосредоточенно.

♦ Великую любовь Пушкина каждый сочинял по своему вкусу: Щеголев — Раевскую, Брюсов — Ризнич, Цявловские — Воронцову, Ахматова — Собаньскую, Тынянов — Карамзину. Психоанализ Пушкина — дело сомнительное, но психоанализ пушкиноведения — вполне реальное.

♦ Шершеневич о Есенине: деревня его раздражала, а он боялся ее разлюбить.

♦ Боккаччо в "Филоколо" различает любовь к Богу, любовь-страсть и любовь продажную: о первой умалчивает, третью презирает, а от второй предостерегает начало ее — страх, середина — грех, а конец — досада.

♦ "Сухая любовь", платоническая (Даль). "Любовь вперебой", заглавие раздела в "Частушках" Симакова.

♦ "Хороший шахматист умеет играть, не глядя на доску, хороший влюбленный — любить, не глядя на женщину" (С. Кржижановский, 1991, 104).

♦ Н. Н. остался душеприказчиком большого филолога; тот, зная цену точным фактам, позаботился оставить у себя в архиве собственноручный донжуанский список. Я не удержался и спросил: "Аннотированный?"

♦ "Если управлять людьми как добродетельными, они будут любить ближних; если как порочными, они будут любить эти порядки" (Шан Ян, V в. до).

♦ "С получением сего предлагается Вам в двухчасовой срок полюбить человечество" (С. Кржижановский, о проблемах викариата чувств).

♦ Т. Масарик напоминал: сен-симонисты, чтобы теснее связать человека с человеком и приучить людей к любви, рекомендовали, напр., пришивать пуговицы у сюртуков сзади, чтоб брат брату помогал при застегивании. И все мы с удовольствием пришиваем своим братьям пуговицы сзади, чтобы они никак не могли их сами застегнуть, итд (СЗ 65, 172).

♦ Он любит Мандельштама без взаимности; я тоже, но хотя бы стараюсь эту любовь заслужить.

♦ В. Вейдле: французская литература была для Пушкина родителями, которых не выбирают, а женой, которую выбирают по любви, была английская.

♦ "Цветаева, видимо, любила своих любовников по обязанности поэта, а мужа — по-настоящему", — сказала НН. Шкловский говорил Л. Я. Гинзбург "Лиля Маяковского ненавидит за то, что гениальный человек он, а не Ося". Так Брика она любит? "Разумеется".

люб’овь — это основа Нового (то есть высшего и окончательного) Завета, заключенного Богом с людьми в Сыне Своем, нашем Господе и Спасителе Иисусе Христе, отдавшем за нас Свою жизнь (Иоан.15:13). В Моисеевом законе, как и во многих иных религиях, главным считается делание добра, исполнение заповедей. Но дух Нового Завета качественно иной — любовь, которая выше закона (Гал.5:22 -23). Хотя закон и пророки утверждаются на заповедях, основанных на любви к Богу и ближнему (Мат.22:36 -40), совершенная любовь совершенным образом открылась лишь в Иисусе Христе (Иоан.3:16 ; 1Иоан.4:9 -10; Рим.5:8). Бог и любовь тождественны (1Иоан.4:8,16; 1Кор.13:13). И те, кто Божии, пребывают в этой святой любви (1Иоан.4:7,11-12).

Для обозначения любви в греческом языке есть три слова: эрос (чувственная любовь), филия (любительство, как напр., в слове философия — любовь к мудрости) и агапе (высшая, духовная любовь). Хотя в русском языке для обозначения любви есть только одно слово, очевидно, есть те же три ее разновидности. Но первые две ничтожны в сравнении с последней, ибо первые две — человеческие, и только последняя — Божественная.

религиозно-нравственная сущность христианства - религии, где Бог, принеся в жертву за грехи человеческие Своего Сына, явил Себя как любовь: "Бог есть любовь" (Первое послание Иоанна 4, 8).

Христос говорит: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всей крепостию твоею, - вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Евангелие от Марка 12,3031). И еще: "Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу (жизнь) свою за друзей своих" (Евангелие от Иоанна 15,12-13).

А вот что говорит апостол Павел: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал (металлические тарелки) звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя бы и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится" (Первое послание к Коринфянам 13,1-8).

десять заповедей Божьих, которые Он дал Моисею, были разделены на две скрижали, потому что в них говорилось о двух видах любви: о любви к Богу и любви к ближнему. Когда один из фарисеев спросил Иисуса: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?». Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Евангелие от Матфея, 22, 36–40).

 Любовь

 ♦ Amour

«Любить значит радоваться», – утверждает Аристотель («Евдемова этика», VII, 2). Но в чем различие между радостью и любовью? В том, что любовь, как учит Спиноза, «есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней [или, добавил бы я, внутренней] причины» («Этика», часть III, Определение аффектов, 6). Любить значит не просто радоваться, но радоваться чему-то.

Еще точнее будет сказать, что любить значит радоваться чему-то или наслаждаться чем-то (можно ведь любить какое-нибудь блюдо или вино). Всякая любовь есть радость или наслаждение. Но всякая радость и всякое наслаждение, стоит доискаться до их причины, суть любовь. Что значит любить Моцарта? Это значит наслаждаться его музыкой или испытывать радость при мысли, что такая музыка существует. Что значит любить тот или иной пейзаж? Это значит наслаждаться его видом или радоваться, что он есть. Любить себя значит служить самому себе источником радости. Любить друзей – радоваться тому, что они есть. Если добавить к этому, что все, происходящее в нас, имеет свою причину, а удовольствие без радости не может с полным основанием именоваться любовью (телесные наслаждения, не сопровождающиеся душевным подъемом, мало радуют: так бывает, например, при сексуальной связи без любви – хотя бы без любви к самому процессу), тогда мы приходим к определению, объединяющему и мысль Аристотеля, и мысль Спинозы: нет радости, кроме любви, и нет любви, помимо радости.

Лично для меня единодушие обоих гениев философии в этом вопросе служит источником радости и лишним поводом любить и того и другого.

Но что доказывает радость? И чего стоит наше определение любви как радости на фоне бесчисленных примеров несчастной, тревожной, безысходной любви – примеров, которые нам в изобилии дают литература и, увы, наш личный опыт? Способен ли Аристотель перевесить любовную неудачу? Чего стоит Спиноза против траура или семейной сцены? Реальная действительность всегда оставляет за собой последнее слово, ведь если что и заслуживает осмысления, то именно реальная действительность. Но что тогда станет с нашим определением?

Попробуем обратиться к другому определению, на сей раз предложенному Платоном. Любовь, поясняет он в «Пире», это желание, а желание – это нехватка чего-либо. Объектом желания или любви человека является то, «чего налицо нет, чего он не имеет, что не есть он сам и в чем испытывает нужду». На основе этого определения легче легкого понять, что такое несчастье. Разве можно быть счастливым в любви, если мы способны любить только то, чего у нас нет и нехватку чего мы испытываем? Из этого следует, что любовь существует только в виде той пустоты, которая и делает любовь возможной. Счастливой любви не бывает, а любовь, по определению, это и есть вечная нехватка того, что только и может сделать ее счастливой.

Значит ли это, что удовлетворение нехватки в чем бы то ни было в принципе невозможно? Разумеется, нет. Жизнь не настолько жестока к нам. Просто дело в том, что удовлетворение любой потребности ликвидирует самую эту потребность, а следовательно, ликвидирует и любовь (ибо любовь и есть потребность). В результате нам остается выбор из двух возможностей: либо мы любим то, чем не владеем, и страдаем от этого; либо мы получаем что-то и в тот же миг перестаем в нем нуждаться, а значит, теряем способность любить (ведь любовь есть стремление к удовлетворению нужды в чем-то). Любовь, таким образом, усиливается на фоне неудовлетворенности и угасает на фоне удовлетворенности. Особенно ярко это проявляется на примере любовных взаимоотношений. Если мы чувствуем всепоглощающую тоску (страсть) от того, что предмет нашей любви не с нами, нам кажется, что обладание этим предметом сделает нас счастливыми. Этого не произошло? Значит, несчастье нам обеспечено, во всяком случае на протяжении какого-то времени. Это случилось и продолжается? Мы больше не страдаем от отсутствия предмета своей любви, но вместе с тоской по нему тускнеет и наше счастье. Разве можно тосковать по тому, кто постоянно рядом, кто делит с нами всю нашу жизнь, кто каждое утро, каждый день и каждый вечер здесь, с тобой, такой привычный и знакомый? Разве страсть способна оказаться сильнее счастья? И разве может счастье подчинить себе страсть? «Вообразите себе Изольду, превратившуюся в госпожу Тристан!» – восклицал Дени де Ружмон (***). Она перестала бы быть Изольдой – или влюбленной Изольдой. Разве это возможно – страстно любить то, что стало повседневностью? Какой «фильтр» способен предохранить любовь от привычки, скуки и пресыщения?

Быть счастливым, сказал Платон много раньше Канта, значит обладать желаемым. Но из этого следует, что счастье невозможно, потому что нельзя желать того, что у тебя уже есть. Желать можно лишь того, чего ты лишен. Такой гениальный ученик Платона, как Шопенгауэр, делает из этого следующий вывод: «Вот так и вся наша жизнь, подобно маятнику, беспрестанно колеблется вправо-влево, между страданием и скукой». Мы страдаем, когда вожделеем того, чего у нас нет; но стоит нам заполучить желаемое, нас одолевает скука, и мы начинаем понимать, что не способны любить его по-прежнему… Пруст называл это явление сердечным непостоянством и говорил о двух полюсах, между которыми разрывается любовь. Встречи и разлуки с Альбертиной… Когда ее нет, он жестоко страдает и чувствует, что готов на все, лишь бы она снова пришла. Когда она возвращается, он испытывает скуку или начинает мечтать о других женщинах – он снова готов на все, лишь бы она ушла… Кому из нас не знакомы эти шатания? Каждый из нас переживал нечто похожее, каждый так же мучился из-за собственного непостоянства. Мы любим того или ту, кто не с нами, и называем это чувство несчастной любовью. Мы делим свою жизнь с тем или с той, по ком больше не тоскуем, мы любим его или ее все меньше и меньше и называем это семейной жизнью.

У шансонье Нугаро была известная песенка про «проклятого» мужа, убивающего «прекрасного принца». А ведь и «муж», и «принц» – это один и тот же человек, только в разных жизненных обстоятельствах. Пока ты по нему тоскуешь, он для тебя – прекрасный принц. Но вот он с тобой, и принца больше нет – остался проклятый муж.

Оба приведенных здесь определения любви обладают одними и теми же достоинствами и страдают одними и теми же недостатками. Определение Аристотеля и Спинозы бессильно против несчастной любви и никак не объясняет, почему любовь приносит страдания и тревоги. Определение Платона буксует перед счастливой любовью: оно прекрасно объясняет, почему любовь чревата страданиями и разочарованием, но пасует перед существованием счастливых пар, доказывающих, что можно радоваться не отсутствию партнера (это и в самом деле невозможно), а его присутствию, что бывает разделенная и объединяющая любовь. Каждая счастливая пара являет собой живое опровержение платонизма. Лично для меня это лишний довод для восхищения перед счастливыми парами и любовью и одна из причин того, что я не платоник. Но как примирить несчастную любовь с верностью Спинозе?

Попробуем начать с самого простого. В том, что любовь может быть омрачена тревогой или страданием, никакой загадки нет. Если существование моих детей служит для меня источником радости, их внезапная гибель конечно же причинит мне страшное, невыносимое страдание. Поэтому понятно, что я постоянно тревожусь о них и испытываю страх при мысли, что с ними может произойти что-нибудь плохое, от чего, увы, никто не застрахован. Если их существование меня радует, то предположение о том, что они перестанут существовать или их существование потерпит ущерб (они заболеют, будут несчастливы, им предстоит страдать), не может не вызвать во мне тревоги и печали. Спиноза довольно подробно комментирует эту мысль («Этика», часть III, теоремы 19 и 21, включая доказательство), так что нам нет нужды на ней останавливаться. Любить значит трястись от страха – но не потому, что любовь пугает, а потому, что жизнь хрупка. Но, хоть она и хрупка, это еще не причина, чтобы отказываться жить и любить.

Труднее разобраться с любовью, связывающей мужчину и женщину. Она действительно часто начинается с ощущения, что тебе не хватает именно этого человека, причем эта нехватка носит не столько физиологический (одного чувства обездоленности мало, чтобы человек почувствовал себя влюбленным), сколько психологический характер. «I need you», поется в знаменитой песне Beatles, что означает: я тебя люблю, я тебя хочу, мне тебя не хватает, ты мне нужен (нужна). Любовь, в момент своего зарождения, почти всегда говорит в пользу теории Платона. Греки называли такую любовь словом eros – это любовь, переживающая нехватку своего предмета, любовь, желающая брать, стремящаяся завладеть своим предметом и продолжать им владеть, это страстная и собственническая любовь. По сути это любовь к себе (возлюбленный любит предмет своей любви в той же мере, в какой волк любит ягненка, пишет Платон в «Федре»), а если и не к себе, а к другому человеку, то лишь постольку, поскольку именно этого человека нам не хватает, поскольку мы нуждаемся (или думаем, что нуждаемся) именно в нем. Вот почему эта любовь так сильна, так агрессивна и возникает так легко. Схоластики называли такую любовь вожделением, понимая под этим своекорыстное чувство: вожделеть значит любить кого-то ради собственного блага. Так младенец хватает материнскую грудь. Так грубый и нетерпеливый любовник набрасывается на возлюбленную. Так пылкий влюбленный не в силах сдерживать возбуждение. Но испытывать вожделение доступно каждому. И мечтать доступно каждому. А что же происходит, когда вожделеть больше не нужно? Когда мечта теряет актуальность, потому что тот, о ком мечтаешь, всегда рядом? Когда тайна уступает место прозрачности, а то и мути? Многие люди не в состоянии простить другому человеку того, что он всего лишь тот, кто он есть, а не существовавшее в их воображении чудесное существо. И тогда они говорят: «Я его (ее) разлюбил(а)», и в этом признании нельзя не уловить горького привкуса истины. «Мы любим кого-то за то, чего в нем нет, и бросаем его за то, что он такой, какой есть», – сказал Гензбур (***). Но не все же истории любви заканчиваются разлукой! И далеко не все семейные пары живут, преодолевая скуку или погрязнув в притворстве. Есть люди, научившиеся любить другого человека таким, какой он есть, вернее сказать, таким, каким он позволяет себя узнать и продолжать узнавать в беспрерывно меняющейся повседневности, и умеющие радоваться тому, что этот человек рядом, что он существует и отвечает тебе взаимной любовью. Эта радость тем больше, чем яснее сознание того, что больше не надо тосковать по отсутствующему возлюбленному, потому что разлуке с ним пришел конец, а если и приходится с ним расставаться, то ты знаешь, что скоро будет новая встреча, которая подарит новую нежность и новое наслаждение, и это повторение не только не разрушает желание, но делает его еще сильнее. Древние греки называли любовь, не омраченную тоской по недоступному, словом philia, которое можно перевести как «дружба», но в широком значении, включающем отношение к родным и близким людям, – именно в таком значении понимал его Аристотель. Монтень в этой связи говорил о «супружеской дружбе», имея в виду разделенную любовь, способную приносить радость обоим супругам, вселять в душу каждого из них ощущение счастья и благоденствия. Разумеется, одним из компонентов этого чувства является эротическое влечение, и это прекрасно известно любой влюбленной паре. Истина тела и души волнует их куда больше, чем самая смелая мечта. Присутствие любимого – его тела, его желания, его взгляда – по силе воздействия не может сравниться с тоской по его отсутствию. Удовольствие гораздо приятнее, чем тоска! Лучше любить, чем мечтать. Лучше радоваться тому, что есть, и наслаждаться любовью, чем тосковать и страдать по тому, чего нет.

Вместе с тем вряд ли стоит рассматривать понятия eros и philia как взаимоисключающие. Они представляют собой не два отдельных мира и не две отдельные сущности, а скорее два полюса одного и того же пространства, два момента одного и того же процесса. Вернемся к нашему примеру с ребенком, тянущимся к материнской груди. Его любовь – это eros, то есть любовь, которая берет, и, подчеркнем, с этого чувства начинается всякая любовь. Теперь посмотрим на мать. Ее любовь – это philia, то есть любовь, которая отдает, защищает и радуется тому, что способна отдавать и защищать. Но каждому понятно, что и мать когда-то была младенцем, и она когда-то умела только брать. Так же и ребенок – он должен научиться не только брать, но и отдавать. Поэтому мы говорим, что eros первичен, и таким он остается всегда. Но из самой его сущности понемногу начинает выступать philia, являющаяся своего рода его продолжением. Даже если прав Фрейд, утверждающий, что в основе любой любви лежит сексуальность, это еще не значит, что любовь целиком и полностью сводится к сексуальности. Все мы начинаем с любви к себе, и в этом схоласты не ошибались, но это не только не мешает, но, напротив, способствует тому, что в дальнейшем мы иногда становимся способными полюбить кого-то другого. Сначала тоска по тому, чего нет, потом – радость разделенной любви. Сначала любовь-вожделение (любовь к другому ради собственного блага), потом – любовь-благожелательность (любовь к другому ради его блага). Сначала любовь, которая берет, потом – любовь, которая отдает. В том, что вторая никогда до конца не вытесняет первую, каждый может убедиться на собственном опыте. Но это нисколько не затемняет для нас понимание любви как пути от одной к другой. Можно сказать, что любовь и есть этот путь, которым мы идем по жизни.

Куда он ведет? Если я люблю то, что приносит мне радость, то, что мне нравится, вселяет в меня чувство умиротворенности или ощущение полноты бытия, это означает, что я так и не вышел за рамки любви к себе. Вот почему любовь-благожелательность не свободна от любви-вожделения, philia от eros’a, а любовь как таковая от эгоизма и влечения. Можно ли пойти дальше? Именно к этому призывает Евангелие. Любить своего ближнего значит любить любого человека – не того, который тебе нравится, а того, который существует рядом с тобой. Не того, который добр к тебе, а даже и того, который причиняет тебе зло. Возлюбить своего врага по определению означает выйти за рамки дружбы, во всяком случае в ее эгоистическом понимании (у Монтеня: «Потому, что он это он, и потому, что я это я»), а может быть, выйти и за рамки логики (для древних греков подобное толкование дружбы выглядело бы откровенным противоречием или просто-напросто безумием: разве можно быть другом своему врагу?). Первохристиане, пытаясь найти выражение для подобной любви, отвергли и philia и eros и изобрели неологизм agape (от греческого agapan – любить, дорожить), который римляне перевели на латынь как caritas – милосердие. Милосердие – это благожелательность без вожделения, радость без эгоизма (своего рода дружба, освободившаяся от эго), это безбрежная любовь, чистая и бескорыстная (Фенелон), не претендующая на обладание и не ведающая тоски, любовь без притязания (Симона Вейль), ничего не ожидающая для себя, не нуждающаяся во взаимности, не соизмеряющая себя с ценностью своего предмета, любовь-самоотдача, любовь-доверие. Это та любовь, которой нас любит Бог и которая и есть для нас Бог («о Theos agape estin», читаем в Евангелии от Иоанна). Нетрудно понять, сколь велика ценность этой любви, во всяком случае в той мере, в какой мы способны ее себе вообразить, и насколько она выше нас. Способны ли мы на такую любовь? Я сильно в этом сомневаюсь. Но это не должно мешать нам к ней стремиться, трудиться над собой и иногда, возможно, к ней немного приближаться. Чем дальше отходим мы от эгоизма, то есть от себя, тем ближе подходим к Богу. Возможно, в этом и состоит сущность милосердия как бесконечной и беспредметной радости, как мог бы назвать ее Аль-тюссер.

Таким образом, мы начинаем с ощущения нехватки чего-то или кого-то и движемся ко все более полной и все более свободной радости. Вот почему общим элементом всех трех видов любви – или самой любви как таковой либо ее ближайшим родовым понятием – является радость. Мысль о том, что мы можем получить в свое владение то, чего нам не хватает (eros), должна наполнять нас фантастическим ощущением счастья, равно как и обладание тем, что мы воспринимаем как благо (philia), равно как и простое умение радоваться тому, что есть (agape).

Можно, конечно, и вовсе ничего не любить (Фрейд называет такое состояние меланхолией, «потерей способности любить»). Тогда приходишь к выводу, что жизнь не имеет ни вкуса, ни смысла. Для кого-то это означает прощание с жизнью – люди кончают самоубийством только в результате любовного краха или утраты способности испытывать любовь. Всякое самоубийство, даже оправданное, есть крах, как справедливо отмечает Спиноза. Поэтому нельзя осуждать самоубийство (никто не застрахован от краха), как нельзя и восхвалять самоубийство. Крах – не поражение и не победа.

Стоит ли жизнь того, чтобы жить? На этот вопрос нельзя ответить в абсолютной форме. Ничто не имеет ценности само по себе. Та или иная вещь обретает ценность только благодаря радости, которую она нам приносит или вызывает в нас. Жизнь имеет ценность только для того, кто любит жизнь. Любовь имеет ценность только для того, кто любит любить. Любовь к жизни и любовь к любви неразрывно связаны между собой. И не только потому, что любить может только живой человек, но главным образом потому, что только любовь заставляет почувствовать вкус к жизни и дать силы продолжать жить, ибо одной храбрости тут мало.

Именно любовь заставляет нас жить, делая жизнь любезной сердцу. Любовь – действительно наше спасение, и потому не стоит жалеть усилий ради спасения любви.

***

Дени де Ружмон (1906–1985) – французский писатель, публицист, основатель Европейского культурного центра. Автор трудов «28 веков Европы», «Открытое письмо европейцам», «Будущее – наше дело». Сторонник международного сотрудничества и строительства «общеевропейского дома».

Серж Гензбур (1928–1991) – французский эстрадный певец, продюсер и автор песен.

А. Прокомментированные темы

ЛЮБОВЬ как тема:

♦ Песни Песней:

Песн 1:2

♦ пророка Осии:

Ос 2:23

♦ Евангелия от Иоанна:

Ин 15:9

♦ первого послания к Коринфянам:

1Кор 13:13

♦ первого послания Иоанна:

1Ин 4:19;

ЧУВСТВА как тема Песни Песней:

Песн 5:6

Б. Любовь человека

1. К Богу

а. Выражения этой любви

♦ выражена псалмопевцами:

Пс 17:2; Пс 115:7

♦ заповедана в Ветхом Завете:

Втор 6:5; Пс 30:24

♦ первая и наивысшая заповедь:

Мф 22:37,38

б. Что мы получаем от этой любви

♦ любовь Бога:

Исх 20:6; Пс 118:132

♦ заботу Бога:

Пс 90:14; Пс 144:20; Рим 8:28

♦ благословение Божие:

Втор 11:13-15

♦ радостную жизнь:

Пс 5:12

♦ жизнь в земле обетованной:

Пс 68:36,37

♦ царство в наследство:

Иак 2:5

♦ венец жизни:

Иак 1:2

в. Какими делает нас эта любовь

♦ любим ближних:

1Ин 4:20,21

♦ повинуемся законам Божиим:

Втор 13:3, 1Ин 5:2

♦ ненавидим зло:

Пс 96:10

2. Любовь к Христу

а. Эта любовь должна быть

♦ выражена главным образом в наших жизнях:

Мф 10:37

♦ постоянна:

Еф 6:24

♦ связана с верой в Христа:

1Пет 1:8

♦ связана с любовью к Богу:

Ин 8:42; 1Ин 5:1

♦ связана с повиновением Богу:

Ин 14:21,23

♦ связана с любовью к ближнему:

Мф 25:40

б. Результаты этой любви

♦ Бог любит нас:

Ин 14:21; Ин 16:27

♦ призывает нас заботиться о церкви:

Ин 21:15-17

♦ строго накажет нас, если ее нет:

1Кор 16:22

3. Любовь к другим христианам

а. Заповедь такой любви

♦ заповедана Богом:

1Ин 4:21; 2Ин 6

♦ заповедана Иисусом:

Ин 13:34.35; Ин 15:12,17; 1Ин 3:11,23

♦ заповедана Павлом:

Рим 12:9,10; Гал 5:13; Еф 5:2; Флп 2:2–4; Кол 3:14; 1Фес 4:9,10; 1Тим 1:5

♦ заповедана в послании к Евреям:

Евр 10:24; Евр 13:1

♦ заповедана Петром:

1Пет 1:22; 1Пет 2:17; 1Пет 4:8; 2Пет 1:7

♦ проповедана Иоанном:

1Ин 3:18; 1Ин 4:7,11,12; 2Ин 5

♦ должно молиться за ее приумножение:

Флп 1:9; 1Фес 3:12

б. Выражения этой любви

♦ один из плодов Духа:

Гал 5:22; Кол 1:8

♦ связана с верой и надеждой:

1Кор 13:13; Кол 1:4,5

♦ выражается в самопожертвовании:

Ин 15:13; 1Кор 13:4-7

♦ выражается в заботе о немощных:

Рим 14:1,13-16

♦ выражается в помощи нуждающимся:

2Кор 8:7,8; Флм 9,10

♦ в такой любви нет страха:

1Ин 4:18

в. Результаты такой любви

♦ показывает, что мы истинные ученики:

Ин 13:35

♦ дает нам жизнь вечную:

1Ин 3:14,15

♦ созидает церковь:

1Кор 8:1; Еф 4:15,16

4. Любовь ко всем людям

а. Люби ближнего своего как себя

♦ заповедано в Ветхом Завете:

Лев 19:18

♦ заповедано Иисусом:

Мф 22:39

♦ заповедано апостолами:

Рим 13:9; Гал 5:14; Иак 2:8

б. Любовь к чужим:

Лев 19:34; Втор 10:19; Евр 13:2

в. Делать добро всем людям:

Гал 6:10

г. Любовь даже к врагам

♦ заповедана в Ветхом Завете:

Исх 23:4,5; Притч 25:21,22

♦ заповедана Иисусом:

Мф 5:43-45

♦ заповедана Павлом:

Рим 12:20,21

♦ заповедана Петром:

1Пет 3:9

5. Песнь любви:

1Кор 13

♦ наивысшая из христианских добродетелей:

1Кор 13:13

♦ все бессмысленно без нее:

1Кор 13:1-3

♦ ее суть — самоотверженность:

1Кор 13:4-7

♦ она проходит в вечность:

1Кор 13:8-13

В. Любовь Христа

1. Любовь Христа к Отцу:

Ин 14:31

2. Любовь Христа к Своим людям

♦ любовь к Марии, Марфе, Лазарю:

Ин 11:3,5,36

♦ любовь к Своим ученикам:

Ин 13:1,34; 1Ин 5:9,12

♦ ученик, которого любил Иисус:

Ин 13:23; Ин 19:26; Ин 20:2; Ин 21:7,20

♦ любовь к церкви:

Еф 5:25

♦ из-за этой любви Он принес Себя в жертву:

Ин 15:13; Гал 2:20; Еф 5:2,25

3. Наше отношение к этой любви

♦ понимать, как она велика:

Еф 3:17-19

♦ пребывать в ней:

Ин 15:9,10

♦ ничто не должно отделять нас от нее:

Рим 8:35-37

♦ она — основа любви к другим:

Ин 13:34; Ин 15:12; Еф 5:2

♦ она служит примером мужьям:

Еф 5:25-28

♦ она побуждает нас к миссионерству:

2Кор 5:14

Г. Любовь Бога

1. Бог есть любовь:

1Ин 4:8,16

2. Бог любит Сына

♦ предсказано в Ветхом Завете:

Ис 42:1; Мф 12:18

♦ явлено при крещении Иисуса:

Мф 3:17

♦ явлено при Преображении:

Мф 17:5; 2Пет 1:17

♦ признано Иисусом:

Ин 5:20; Ин 10:17; Ин 15:9,10; Ин 17:23,24,26

3. Бог любит грешный мир

♦ Его любовь к миру ясно выражена:

Ин 3:16

♦ Его любовь несмотря на грех:

Рим 5:8; Тит 3:3,4

♦ из-за этой любви Он послал Своего Сына:

Ин 3:16; 1Ин 4:9,10

4. Любовь Бога к Своим людям выражается

♦ в Его любви к Иисусу:

Ин 16:27; Ин 17:23

♦ в нашем избрании:

Еф 1:4; 1Фес 1:4

♦ в нашем призвании => Рим1:7;

Иуд 1

♦ в Его благодати для нас:

2Фес 2:16

♦ в нашем усыновлении:

1Ин 3:1

♦ в нашем спасении:

2Фес 2:13; Тит 3:4,5

♦ в нашем искуплении:

Втор 7:8; Ис 63:9

♦ в нашем прощении:

Ис 38:17

♦ в нашем оживотворении со Христом:

Еф 2:4,5

♦ в Святом Духе, который дается нам:

Рим 5:5

♦ в нашем воспитании:

Евр 12:5-7

♦ в нашем повиновении:

1Ин 2:5

♦ в нашей любви к ближнему:

1Ин 3:17; 1Ин 4:12

♦ в вечной жизни, нам дарованной:

Иуд 21

5. Наше отношение к этой любви

♦ она вечна:

Иер 31:3

♦ мы должны быть управлены в нее:

2Фес 3:5

♦ мы должны сохранять себя в ней:

Иуд 21

♦ ничто не может отделить нас от нее:

Рим 8:35-39

 ♦ (ENG love)

 (греч. agape, как отличное от eros и philia; лат. amor)

сильное чувство личной привязанности, заботы и желания благополучия по отношению к другим. Это первичная характеристика Божественной природы (1 Ин. 4:8,16) и высшее выражение христианской веры и поступка (1 Кор. 13:13; Гал. 5:14; Еф. 5:2; 1 Ин. 4:7-21).

Syn: см. слабость

1. (Агапе) Римская (ум. ок. 137), 9-летняя отроковица, христианская мученица, пострадавшая в гонение императора Адриана, одна из трех дочерей (вместе с Верой и Надеждой) святой Софии Римской. Память в Православной церкви 17 (30) сентября, в Католической 1 августа и 30 сентября.
2. интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. В древней мифологии и поэзии - космическая сила, подобная силе тяготения. У Платона и в платонизме любовь - эрос - побудительная сила духовного восхождения; в обыденном словоупотреблении платоническая любовь - любовь, свободная от чувственного влечения. Половая любовь в современной ее форме индивидуально-избирательного чувства - результат длительного исторического развития человеческой личности.

ЛЮБОВЬ, любви, тв. любовью, ж.

1. Глубокое эмоциональное влечение, сильное сердечное чувство. Чары, ожидание, муки любви. Признание в любви. Объясниться в любви. Брак по любви, без любви. Выйти замуж по любви (за любимого человека). Л. до гроба (вечная). Л. прошла, ушла, угасла. Страдать, сгореть, умирать от любви. Страстная, взаимная, безответная, платоническая, романтическая л. Л. с первого взгляда (возникшая сразу с первой встречи). Склонить к любви. Любовью не шутят (посл.). Л. не картошка (не пустяк, не безделица; прост. шутл.). Дитя любви (о желанном и любимом ребёнке). Л. зла (о том, что любимого не выбирают).

2. Чувство глубокого расположения, самоотверженной и искренней привязанности. Л. к родине, к родителям, к детям. Слепая л. (всепрощающая). Л. к ближнему. Относиться к своему делу с любовью (любовно).

3. Постоянная, сильная склонность, увлечённость чемн. Л. к правде, к истине. Л. к балету, к чтению, к театру, спорту. Л. к животным.

4. им. п. Предмет любви (тот или та, кого ктон. любит, к кому испытывает влечение, расположение). Он (она) его (её) первая (или последняя) л. Он её очередная л.

5. Пристрастие, вкус к чемун. Л. к спиртному, к сладкому, к нарядам, к комфорту.

6. Интимные отношения, интимная связь (прост.). Заниматься любовью.

• Тайная любовь 1) скрываемые любовные чувства; 2) внебрачные любовные отношения.

Совет да любовь! (разг.) пожелание благополучия вступающим в брак.

Крутить любовь (прост.) об ухаживаниях.

| прил. любовный, ая, ое (к 1, 2 и 6 знач.). Любовные похождения. Любовное признание. Любовное письмо (с признаниями в любви). Любовный напиток (возбуждаемый любовь; устар.).

• Любовные игры у животных: поведение в брачный период.

1. ж.
   1. :
      1. Чувство глубокой привязанности, преданности кому-л., чему-л., основанное на общности интересов, идеалов, на готовности отдать свои силы общему делу или спасению, сохранению кого-л., чего-л.
      2. Такое чувство, основанное на инстинкте.
   2. :
      1. Такое чувство, основанное на взаимной симпатии и половом влечении.
      2. Отношения двух лиц, взаимно связанных таким чувством.
   3. перен. разг. Тот, кто внушает такое чувство.
   4. Склонность, расположение или влечение к чему-л.

— влечение одушевленного существа к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни. Из обоюдности отношений можно логически вывести троякий вид Л.: 1) Л., которая более дает, нежели получает, или нисходящая Л. (amor descendens), 2) Л., которая более получает, нежели дает, или восходящая Л. (amor ascendens) и 3) Л., в которой то и другое уравновешено (amor aequalis). Этому соответствуют три главные вида Л., встречаемые в действительном опыте, а именно: Л. родительская, Л. детей к родителям и Л. половая (или супружеская). Все три вида имеют свои начатки уже в царстве животном. Первый вид представляется здесь преимущественно Л. материнской (в силу непосредственной физической связи самки с детенышами), но у высших животных и самец начинает принимать участие в заботах о новом поколении. Второй вид Л. иногда и у животных отрешается от родовой связи и принимает характер как бы религиозный: такова привязанность некоторых мелких животных к более крупным, дающим им покровительство, особенно же преданность домашних животных человеку. В половой Л. у низших животных особь имеет значение только как орудие для увековечения рода, причем естественно самка первенствует; взаимность является здесь только на мгновение, и затем самец устраняется за ненадобностью (напр. пауки, пчелы). У высших животных (особенно у птиц и некоторых млекопитающих) наблюдается более устойчивая половая связь соответственно возрастающему участию самца в семейных заботах. В мире человеческом мы находим те же три главные вида Л., но с новым, постоянно углубляющимся и расширяющимся значением. Сыновняя привязанность, распространяемая на умерших предков, а затем и на более общие и отдаленные причины бытия (до всемирного провидения, единого Отца небесного), является корнем всего религиозного развития человечества. Родительская Л., или попечение старших о младших, защита слабых сильными, перерастая родовой быт, создает отечество и постепенно организуется в быт национально-государственный. Наконец, половая Л., неизменно оставаясь наисильнейшим выражением личного самоутверждения и самоотрицания, вместе с тем все более и более понимается как совершенная полнота жизненной взаимности и через это становится высшим символом идеального отношения между личным началом и общественным целым. Уже в пророческих книгах Ветхого Завета отношение между Богом и избранной народностью изображается преимущественно как союз супружеский (и отступление народа от своего Бога — не иначе, как блуд). В Новом Завете эта идея переносится на Христа и Церковь, и завершение истории изображается как брак "Агнца" с Его невестой — просветленной и торжествующей церковью "Нового Иерусалима", соответственно чему и земные представители Христа, епископы, ставятся в такое же отношение к местным общинам (отсюда выражение: вдовствующая церковь). Таким образом, идеальное начало общественных отношений, по христианству, есть не власть, а любовь. С точки зрения нравственной философии, Л. есть сложное явление, простые элементы которого суть: 1) жалость, преобладающая в Л. родительской; 2) благоговение (pietas), преобладающее в Л. сыновней и вытекающей из нее религиозной, и 3) исключительно присущее человеку чувство стыда, которое в соединении с двумя первыми элементами — жалостью и благоговением — образует человеческую форму половой или супружеской Л. (материя же ей дается физическим влечением, актуальным или потенциальным). В истории религий Л. дважды получила первенствующее значение: как дикая стихийная сила полового влечения — в языческом фаллизме (еще сохраняющемся кое-где в виде организованных религиозных общин, каковы, напр., индийские сактисты с их священно-порнографическими писаниями, тантрами), и затем, в противоположность с этим, как идеальное начало духовного и общественного единения — в христианской άγάπη. Естественно, что и в истории философии понятие Л. занимало видное место в различных системах. Для Эмпедокла Л. (φιλια) была одним из двух начал вселенной, именно началом всемирного единства и целости (интеграции), метафизическим законом тяготения и центростремительного движения (см. Греческая философия и Эмпедокл). У Платона Л. есть демоническое (связывающее земной мир с божественным) стремление конечного существа к совершенной полноте бытия и вытекающее отсюда "творчество в красоте" (см. Платонизм, Платон). Это эстетическое значение Л. было оставлено без внимания в философии патриотической и схоластической. Своеобразное слияние христианских и платонических идей об этом предмете мы находим у Данта. Вообще в средние века Л. была предметом религиозной мистики, с одной стороны (Викторинцы, Бернард Клервоский и особенно Бонавентура в его соч. "Stimulus amoris", "Incendium amoris", "Amatorium"), и особого рода поэзии с другой; эта поэзия, из Южной Франции распространившаяся по всей Европе, была посвящена культу женщины и идеализованной половой Л. в смысле гармонического соединения всех трех ее элементов: благоговения, жалости и стыдливости. В эпоху Возрождения (кончая Джордано Бруно) Л. опять становится предметом философских умозрений в духе платонизма. В новой философии своеобразное понимание Л. представляет Спиноза (см.), отождествляющий ее с абсолютным познанием (amor Dei intellectualis) и утверждающий, что философствовать есть не что иное, как любить Бога. В новейшей философии следует отметить остроумную, хотя и неосновательную теорию половой Л. у Шопенгауэра ("Metaphysik der Liebe" в " Parerga u. Paral."). Индивидуализацию этой страсти у человека Шопенгауэр объясняет тем, что жизненная воля (Wille zum Leben) стремится здесь не только к увековечению рода (как у животных), но и к произведению возможно совершеннейших экземпляров рода; таким образом, если этот мужчина страстно любит именно эту женщину (и vice versa), то значит, он именно с ней может в данных условиях произвести наилучшее потомство. Ни малейшего подтверждения в действительном опыте этот взгляд не находит. Более верные и глубокомысленные указания и намеки (без ясной и последовательной системы) можно найти у Франца Баадера ("Erotische Philosophie" и др.).

Вл. С.

интимное и глубокое чувство, устремлённость на другую личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и постольку «непредсказуемое» выражение глубин личности; её нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. Важность и сложность явления Л. определяются тем, что в нём, как в фокусе, пересеклись противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого. С одной стороны, половая или родительская Л. включает в себя здоровые биологические инстинкты, общие у человека с животными, и немыслима без них. С другой стороны, Л. к идее может представлять собой интеллектуальный восторг, возможный только на определённых уровнях культуры. Но как ни различны между собой по своему психологическому материалу Л., которой мать любит своего новорождённого младенца, Л., которой влюблённый любит свою возлюбленную, и Л., которой гражданин любит свою родину, всё это есть Л., отличающаяся от всего, что только «похоже» на неё ≈ от эгоистического «влечения», или «предпочтения», или «интереса». «Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом я и, однако, в этом же исчезновении и забвении впервые обрести самого себя и обладать самим собою» (Гегель, Сочинения, том 13, М., 1940, с. 107).

Разработанная терминология различных типов Л. существовала в древнегреческом языке. «Эрос» ≈ это стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюблённость, направленная на плотское или духовное, но всегда смотрящая на свой предмет «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения. «Филиа» ≈ это Л.-дружба, Л.-приязнь индивида к индивиду, обусловленная социальными связями и личным выбором. «Сторгэ» ≈ это Л.-нежность, особенно семейная, «агапэ» ≈ жертвенная и снисходящая Л. «к ближнему».

Осмысление Л. в мифе и древнейших системах философии берёт Л. как «эрос», видя в ней космическую силу, подобную силе тяготения. Бог Эрос упомянут в мифологическом эпосе Гесиода как один из породителей и устроителей мироздания, родившийся сразу после Хаоса и Матери-Земли; ещё более почётная роль отводится ему в космогонии орфиков . Для Эмпедокла вся история космоса ≈ это противоборство Л. («филиа») как конструктивного начала и ненависти как начала диссоциации. Это мифологически-философское учение о Л. как строящей, сплачивающей, движущей и соразмеряющей энергии мироздания характерно для греческой мысли в целом с её гилозоизмом . Даже Аристотель видит в движении небесных сфер проявление некоей вселенской Л. к духовному принципу движения ≈ неподвижному перводвигателю (что было теологически переосмыслено в средневековой философии и отразилось в заключительном стихе «Божественной комедии» Данте : «Любовь, что движет солнце и светила»). Продолжая эту же линию, Посидоний разработал учение о всемирной «симпатии» вещей и природных сил, необычайно популярное в последние века античности, а позднее привлекавшее многих мыслителей и поэтов Ренессанса и нового времени (вплоть до И. В. Гёте). Другая линия античной философии Л. начинается с Платона, истолковавшего в диалоге «Пир» чувственную влюблённость и эстетический восторг перед прекрасным телом как низшие ступени лестницы духовного восхождения, ведущего к идеальной Л., предмет которой ≈ абсолютное Благо и абсолютная Красота (отсюда упрощённое житейское выражение «платоническая Л.»). Доктрина Платона, платоников и неоплатоников об «эротичном» пути к абсолюту типологически сопоставима с индийской мистической доктриной о «бхакти» ≈ экстатичной Л., представляющей собой один из 4 возможных путей просветления.

Но как в индийской традиции трансцендентные восторги «бхакти» стоят рядом с рассудочным и прагматичным гедонизмом «Камасутры» ≈ необычного «учебника» любовных наслаждений, пытающегося дотошно систематизировать и «рационализировать» отношения мужчины и женщины, так и в культуре Древней Греции между плотским «эросом» и абстрактно-духовным «эросом» оставалось мало места для «души», для Л. к конкретному, живому, страдающему человеку, нуждающемуся в помощи, сострадании, уважении. Эллинская любовная лирика, достигшая необычайной тонкости в пластических описаниях, как и в эгоцентрической фиксации аффектов влюблённости, бессильна понять Л. между мужчиной и женщиной как противостояние, спор или гармонию двух личностей. Женщина, отказывающаяся быть простым орудием мужчины в семье или его игрушкой вне семьи, может выступить лишь как персонаж трагедии, наделённый чертами преступницы (Клитемнестра у Эсхила) или иноземки-ведьмы (Медея у Еврипида). С этим коренным пренебрежением к духовному миру женщины связано характерное для античной Греции принципиальное предпочтение гомосексуальной Л., принимавшей самые различные формы (воинское товарищество, взаимоотношения духовного наставника и ученика и т.д.). По известному замечанию Ф. Энгельса, «... для классического поэта древности, воспевавшего любовь, старого Анакреонта, половая любовь в нашем смысле была настолько безразлична, что для него безразличен был даже пол любимого существа» (Маркс К. и Энгельс Ф., Сочинения, 2 издание, том 21, с. 79). В этом отношении с Анакреонтом вполне солидарен Платон. Шаг вперёд делает римская любовная поэзия ( Катулл , Тибулл , Проперций , эпизод Дидоны в «Энеиде» Вергилия ), которая открыла в любимой женщине автономную личность, то пугающую своим загадочным своеволием, то вызывающая наряду с влюблённостью нежность и сострадание. Иронически задуманная попытка Овидия создать систематическую и кодифицированную «теорию» Л. оказалась началом традиции, пережившей расцвет в средние века ≈ эпоху схоластики и казуистики.

Христианство усмотрело в Л. как сущность своего бога (который, в отличие от богов античной религии, не только любим, но и сам любит всех), так и главную заповедь человеку. Но это была совсем особая Л. («агапэ»), не похожая ни на чувственный «эрос», ни на дружбу по выбору («филиа»), ни на патриотическую солидарность граждан. Речь шла о жертвенной, «все покрывающей» и безмотивной Л. к «ближнему» ≈ не к «близкому» по роду или по личной склонности, не к «своему», но к тому, кто случайно окажется близко, и в особенности к врагу и обидчику. Предполагалось, что именно такая Л. сможет побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем как бы отменить их. Но если по отношению к людям предписана снисходящая «агапэ», то по отношению к богу христианская мистика вслед за языческой решается говорить о восторженном «эросе» (такое словоупотребление особенно характерно для неизвестного христианского неоплатоника V века, написавшего так называемые Ареопагитики , и для всей созданной им традиции).

Как христианская «агапэ», так и христианский «эрос» имели аскетический характер. Для внеаскетических сфер жизни в позднее средневековье была разработана «куртуазная» теория Л. между мужчиной и женщиной из феодальной среды: такая Л. находит себе место исключительно вне брака (как реальная связь или обожание издали), но подчиняется собственным законам учтивости, тонкости и благородства. Этот специфический культ дамы прошёл через поэзию трубадуров и миннезингеров, найдя отклик в образах Беатриче у Данте и Лауры у Петрарки . Петрарка изъял традицию одухотворения Л. из сферы феодального быта, передав её образованным городским кругам и соединив её с веяниями Возрождения. «Петраркизм» в Л. и любовной поэзии распространяется в Западной Европе, вульгаризуясь до поверхностной моды на идеализированное чувство. Ренессанс проявляет интенсивный интерес к платоновской теории «эроса», восходящего от эстетики чувственного к эстетике духовного («Диалоги о Л.» Леоне Эбрео, 1501≈02). Спиноза радикально переосмыслил схоластическое понятие «интеллектуальной Л. к богу», выведя его из контекста традиционных представлений о личном боге как субъекте, а не только объекте Л.: это центральное понятие «Этики» Спинозы означает восторг мысли перед глубинами мирового бытия, не ожидающий для себя никакой ответной Л. из этих глубин. Философия энциклопедистов 18 века, полемизируя против аскетизма, подчёркивала радостную естественность чувства Л. и сопряжённый с ним «правильно понятый интерес» индивида (в духе концепции «разумного эгоизма»). Недооценивая присущие Л. возможности трагического самоотвержения, она часто смешивала Л. со «склонностью» и «благожелательностью», а счастье с гедонистическим самоудовлетворением. Коррективы были внесены идущим от Ж. Ж. Руссо движением сентиментализма и «Бури и натиска» , подготавливавшим романтизм ; благодаря этому движению накануне и в эпоху Великой Французской революции Л. была понята как порыв, разрушающий рамки сословных преград и социальных условностей, воссоединяющий в стихийном единстве «то, что строго разделил обычай» (Ф. Шиллер ). Представители немецкого романтизма ( Новалис , Ф. Шлегель , Ф. Баадер ) и немецкого классического идеализма (И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг , молодой Гегель ), возрождая платоновскую философию «эроса», толковали Л. как метафизический принцип единства, снимающий полагаемую рассудком расколотость на субъект и объект. С этой гносеологизацией проблемы Л. у романтиков соседствует вникание в «тёмную», «ночную», иррациональную психологию Л., порой предвосхищающее психоанализ , и подчёркнуто глубокомысленное, философски разработанное возвеличивание чувств, стихии (например, в «Люцинде» Ф. Шлегеля). Так романтический идеал Л. колеблется между экзальтацией и аморализмом , сливая то и другое воедино; немецкая романтика и общеевропейский «байронизм» предпринимают реабилитацию легендарного Дон Жуана как носителя тоскующей Л. к невоплощённому совершенству, во имя этой Л. разрешившего себе систематическую бесчеловечность к «несовершенным» возлюбленным. Эта сторона идеала романтиков была к концу 19 века доведена до логического предела в доктрине Ф. Ницше о «Л. к дальнему» (в противоположность «Л. к ближнему»): здесь на место конкретной Л. к человеку, который есть, ставится внутренне пустая Л. к сверхчеловеку, которого нет. Важнейшая линия осмысления Л. на протяжении 19 века связана с противопоставлением её «рациональному» буржуазному делячеству. В предельно обобщённом (и отвлечённом) принципе Л. для Л. Фейербаха лежит родовая сущность человека, подвергающаяся отчуждению и извращению во всех религиях мира. Некоторые мыслители и поэты готовы искать «тепло», недостающее «холодному» и «бесполому», лицемерно-расчётливому миру коммерсантов, в чувственной Л. (мотив «реабилитации плоти», нашедший отголоски в движении Анфантена , у Г. Гейне и «Молодой Германии», в творчестве Р. Вагнера и т.п.). Другие, как Ч. Диккенс и Ф. М. Достоевский, противопоставляют эгоизму принципиальной бесчеловечности Л. как жалость и совесть, Л.-самопожертвование, которая «не ищет своего». Одновременно с этим в пессимистической философии 19 века ставится задача «разоблачить» Л., что было спровоцировано экзальтацией романтиков и подготовлено их собственным «разоблачительством». Для А. Шопенгауэра Л. между полами есть иллюзия, при помощи которой иррациональная мировая воля заставляет обманутых индивидов быть слепыми орудиями продолжения рода. На рубеже 19≈20 веков З. Фрейд предпринял систематическое перевёртывание платоновской доктрины Л. Как и Платон в «Пире», Фрейд постулирует принципиальное единство истока, соединяющего проявления половой страсти с явлениями духовной жизни; но если для Платона одухотворение «эроса» означало его приход к собственным сущности и цели, то для Фрейда это лишь обман, подлежащее развенчанию переряживание «подавляемого» полового влечения («либидо»). Единственно реальным аспектом Л. (притом всякой, не только половой Л.) объявлен биологический, к нему и предлагается сводить без остатка всё богатство проявлений Л. и творчества. После Фрейда западноевропейский идеализм предпринимает ряд попыток восстановить понимание Л. как пути к глубинной истине и одновременно самой этой истины. В «философии жизни» Л. выступает в качестве одного из синонимов самой «жизни», начала творческой свободы и динамики (так у А. Бергсона понятие «порыва Л.» непосредственно соотнесено с ключевым понятием «жизненного порыва»). Поскольку, однако, Л. не сводится к своим стихийным аспектам и не может быть лишена личностного характера, метафизика Л. являлась для многих одним из способов перейти от «философии жизни» к персонализму и экзистенциализму . В этом отношении показательна фигура М. Шелера , видевшего в Л. акт «восчувствования ценности», благодаря которому личность входит в духовное пространство свободы, характеризующей ценностный мир, и впервые по-настоящему становится личностью. Л. есть для Шелера не только единственный модус отношения к «ценностям», но единственный способ познания «ценностей». Мотив абсолютной свободы Л. в смысле её недетерминированности подхватывается экзистенциалистами. Представители религиозного экзистенциализма (М. Бубер , Г. Марсель ) говорят о Л. как спонтанном прорыве из мира «оно» в мир «ты», от безличного «иметь» к личностному «быть». Вся эта философия Л. развёртывается на фоне острой и достаточно безнадёжной критики «отчуждённого», безличного и безлюбого мира капиталистической цивилизации, стоящего под знаком «иметь».

Протест против этого «холодного» мира во имя какого-то «тепла», хотя бы и «звериного», часто облекается на Западе в противоречивую форму так называемой сексуальной революции. Постоянно соседствуя с антиконформистскими, антивоенными и антирасистскими настроениями, она, однако, сама есть выражение отчуждения и стимулирующий фактор легального коммерческого эротизма.

С. С. Аверинцев.

В марксистской философии Л. трактуется в контексте диалектико-материалистического понимания личности, её духовного мира, соотношения с обществом. Само понятие личности нельзя мыслить вне её эмоциональной жизни, одним из важнейших компонентов которой является Л., проявляющаяся в форме переживания, душевного волнения, оценочного отношения и избирательной активности личности. Во всём многообразии своих форм Л. непосредственно и глубоко затрагивает существенные стороны жизни не только каждого человека, но и общества в целом, выражая собой социально-групповую и общечеловеческую солидарность и будучи источником преданности и даже героизма. Л. с её противоречиями, драматическими коллизиями является постоянной темой мирового искусства и литературы, народного творчества.

Л. есть достояние общественно развитого человека. Она имеет свои биологические предпосылки у животных, выражающиеся в родительских и половых инстинктах, связанных с продолжением и сохранением рода. История общества, социально-трудовая деятельность, общение, искусство подняли эти биологические инстинкты до уровня высшего нравственно-эстетического чувства подлинно человеческой Л. Л. есть переживание, всегда детерминированное внешним воздействием, которое преломляется через внутренние условия духовной жизни человека, а также через инстинктивные потребности и влечения. Половая Л., по Марксу, есть своеобразное мерило того, в какой мере человек в своём индивидуальном бытии является общественным существом. В результате процесса социализации , приобщения к исторически сложившейся культуре, на основе выработанных в обществе норм и ценностей человек и любит и находит способы удовлетворения этого чувства. Вместе с тем Л. носит глубоко личностный характер. Люди различаются не только по тому, как они любят, но и как они проявляют это чувство. Л. индивидуальна и в каком-то смысле уникальна, отражая неповторимые черты жизненного пути каждого человека, быт и нравы народа, своеобразие определённой культуры, положение определённой социальной группы и т.п. «... Если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви» (Толстой Л. Н., Собрание сочинений, 1952, том 8, с. 148). Вместе с тем в этом чувстве у всех людей есть и нечто общее, что и даёт возможность говорить о Л. в предельно обобщённой форме.

Известно, что структура эмоциональной жизни сменяется в соответствии со сменой исторических эпох. В связи с этим видоизменяется и чувство Л., которое несёт на себе и печать классовых отношений, и преобразование самой личности как носителя этого чувства, изменение ценностных ориентаций. К. Маркс отмечал, что не только обычные пять чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (любовь, воля и т.д.), одним словом, человеческие чувства, человечность органов чувств возникают только благодаря бытию их предмета, благодаря очеловеченной природе (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, с. 593≈594). Ф. Энгельс характеризовал Л. в современной её форме индивидуально-избирательного чувства как сложный продукт длительной истории. «Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. Во-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь; в этом отношении женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как для античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее согласие. Во-вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу... Появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи; спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет?» (Маркс К. и Энгельс Ф., Сочинения, 2 издание, том 21, с. 79≈80). Специфической характеристикой Л. является и избирательная активность личности, и относительное самозабвение, и бескорыстная самоотдача, и идеализация объекта Л.

Духовная близость в Л. ощущается как постоянное мысленное взаимное общение, как такое отношение любящих, когда один человек направляет свои помыслы и чувства к другому и оценивает свои поступки, материальные и духовные ценности в постоянном соотношении с тем, как бы на это посмотрел любимый человек. Л. есть сложная динамическая интеллектуально-эмоционально-волевая система, состоящая из множества меняющихся элементов. Испытывая чувство Л., человек переживает нежность, страсть, желание верности, тревогу и страх, ревность, гнев, радость и пр. В противоположность мимолётному, быстро преходящему чувству увлечения истинная Л. предполагает глубину переживаний, отличается полнотой своего проявления и цельностью, нераздельностью, «недробимостью».

Л. не обязательно предполагает взаимность. «Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она ≈ несчастье» (Маркс К. и Энгельс Ф., Из ранних произведений, 1956, с. 620). Л. выявляется в её устремлённости не просто на существо иного пола, а на личность с её уникальностью, которая выступает как нечто необычайно ценное благодаря своим эмоционально-волевым, интеллектуальным, моральным и эстетическим качествам, как бы восполняющим то, чего «не хватает» любящему человеку. Индивидуальности с их природными и духовными различиями, дополняя друг друга, образуют нечто целое. У Л. нет однозначной объективной ценности, непререкаемой для всех. Один и тот же человек может служить объектом и Л., и ненависти или даже презрения со стороны не только разных людей, но даже одного и того же человека в разное время и в разном состоянии. Ценность объекта Л. определяется его значением для данной личности, для её потребностей, интересов и идеалов, что и создаёт условия для актуализации механизмов Л. Л. общественно развитого человека носит в целом сознательный характер, вместе с тем подчиняясь и власти бессознательных побудительных сил, которые выражают себя и в самом факте рождения этого чувства, и в выборе объекта Л., и в формах своего проявления, хотя в последнем власть разума мощнее. Как избирательное, свободное и вместе с тем органически принудительное выражение природных и духовных глубин личности, Л. ни в своём возникновении, ни в угасании не «программируется» разумом и волей, хотя и находится под их контролем.

Л. включает в себя жизнеутверждающие инстинкты и влечения «живой плоти» и даже немыслима без них ни в своём генезисе, ни по существу. Однако в своих высших проявлениях и плотское начало в Л. обретает черты подлинной красоты и связано с эстетическим наслаждением. Мать любуется своим младенцем, а любящая ≈ возлюбленным. Л. к идее, к творчеству, к родине может также доставлять интеллектуальное, нравственное и эстетическое наслаждение. В СССР в 1920-е годы получила некоторое распространение концепция так называемой свободной Л., против которой резко выступил В. И. Ленин: «Вы, конечно, знаете знаменитую теорию о том, что будто бы в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпить стакан воды. От этой теории └стакана воды» наша молодёжь взбесилась, прямо взбесилась. Эта теория стала злым роком многих юношей и девушек... Я считаю знаменитую теорию └стакана воды» совершенно не марксистской и сверх того противообщественной. В половой жизни проявляется не только данное природой, но и привнесённое культурой, будь оно возвышенно или низко... Конечно, жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ? Но важнее всего общественная сторона. Питье воды дело действительно индивидуальное. Но в любви участвуют двое, и возникает третья, новая жизнь. Здесь кроется общественный интерес, возникает долг по отношению к коллективу» («Воспоминания о В. И. Ленине», том 2, 1957, с. 483≈484).

Л. играет огромную воспитательную роль, оказывая облагораживающее влияние на формирование личности и в филогенезе, и в индивидуальном развитии человека. Это чувство способствует осознанию личностью самой себя, развитию её духовного мира, вызывает порывы к самосовершенствованию, делает личность более богатой, содержательной.

Л. ≈ великое украшение человеческой жизни. Она сыграла и играет огромную роль в становлении и развитии искусства, которое в свою очередь всеми своими средствами опоэтизировало Л., придало ей характер чего-то величественного, возвышенного, благородного. Л. составляет нравственную основу брачных отношений (см. Семья ).

А. Г. Спиркин.

Лит.: Маркс К. и Энгельс Ф., Из ранних произведений, М., 1956; Энгельс Ф., Происхождение семьи, частной собственности и государства, Маркс К. и Энгельс Ф., Сочинения, 2 изд., т. 21; Ленин В. И., [Письмо] И. Ф. Арманд 24 января 1915, Полное собрание сочинений, 5 изд., т. 49, с. 54≈57; Бебель А., Женщина и социализм, перевод с немецкого, М., 1959; Стендаль, О любви. Собрание сочинений, перевод с французского, т. 4, М., 1959; Соловьев В. С., Смысл любви, Собрание сочинений, т. 7, СПБ, 1914; Веселовский А., Из истории развития личности. Женщина и старинные теории любви, СПБ, 1912; Лосев А. Ф., Эрос у Платона, в сборнике: Г. И. Челпанову от участников его семинариев в Киеве и Москве, 1891≈1916, М., 1916; Рюриков Ю., Три влечения, М., 1967; Фрейд З., Очерки по психологии сексуальности, М., 1923; Scheleг M., Das Wesen und die Formen der Sympathie, Bonn, 1931; Fromm E., The art of loving, N. Y., 1962; Maisonneuve J., Psycho-sociologie des affinités, P., 1966; Theories of attraction and love, ed. byB. J. Murstein, N. Y., 1972; Wienold H., Kontakt, Einführungund Attraktion, Stuttg., 1972.